Вавилон - 17 [Вавилон - 17. Нова. Падение башен] - Сэмюэль Дилэни

— Представляешь, — сказала она, — как раз перед отъездом из Островного университета я услышала, что мальчика исключили за мошенничество на экзамене. Вот теперь и не знаешь, что делать с этими двумя единицами информации о человеке.

— Почему двумя?

— Стихотворение, с одной стороны, изгнание — с другой. Порядок их случаен, и не понятно, как эти факты связать.

— Мы живем в смутное время, — сказал Тумар. — Народ начинает мигрировать по всему Торомону. Да еще подготовка к войне. Ну ладно, раз у тебя нет багажа, я, пожалуй, вернусь в министерство. У меня много работы.

— В следующий раз я буду с чемоданом. Я собираюсь вернуться в университет на летние занятия, поэтому и вещи оставила там. — Она помолчала. — Ты не слишком занят? Придешь на вечер, который папа устраивает сегодня по случаю моего приезда?

Тумар пожал плечами.

— Тумар?

— Что?

У Тумара был низкий голос, и когда он бывал подавлен, он почти рычал.

— Война и в самом деле будет?

Он снова пожал плечами.

— Все больше солдат, все больше самолетов, министерство работает все больше и больше. Я сегодня встал до рассвета, отправлял целый флот самолетов-разведчиков на материк через радиационный барьер. Если они вернутся днем, мне весь вечер сидеть за отчетом.

— Ох, Тумар!

— Что такое, Кли Кошер?

— Ох, ты иной раз говоришь со мной так официально! Ты достаточно давно в городе, чтобы уже научиться расслабляться. Тумар, если начнется война, как ты думаешь, заключенных из тетроновых рудников будут брать в армию?

— Да, я в самом деле давно уже попал в город и поступил в армию. Теперь у меня работа, которая мне нравится, я не голодаю. Война даст работу куче народа. Твой отец станет богачом. Твой брат, может быть, вернется, и даже воры и нищие в Адском Котле получат шанс на какой-то заработок.

— Возможно, — сказала Кли. — Ну ладно, а когда же у тебя будет немного времени?

— Вероятно, завтра днем.

— Отлично. Устроим пикник. Идет?

Тумар нахмурился.

— Идет, — сказал он, помолчав, и взял ее за обе руки, она улыбнулась. Затем он повернулся и исчез в толпе.

Кли посмотрела ему вслед и пошла к стоянке такси. Солнце уже сильно пекло, когда она вошла в тень транзитной ленты, тянувшейся между башнями.

Лента шла через город. В центре она поднималась на последние Двести футов и вползала в башню-лабораторию западного крыла королевского дворца Торона.

В лаборатории никого не было. В конце металлической полосы был прозрачный хрустальный шар диаметром пятнадцать футов. Вокруг стояла дюжина тетроновых блоков разных размеров. Видеоэкраны — мертвенно-серые. На контрольной панели сорок Девять ярко-красных кнопок находились в положении «выключено». Подвески для осветительной аппаратуры над приемной платформой были пусты.

Из другой комнаты дворца раздался вопль:

— Тетрон!

— …если бы Ваше Величество подождали минутку и выслушали рапорт, — начал старый министр, — я уверен…

— Тетрон!

— …вы поняли бы, — невозмутимо продолжал министр, — почему я беспокою вас так безбожно…

— Я не желаю больше слышать слова «тетрон»!

— …рано.

— Уходите, Черджил, я хочу спать!

Король Оск, которому только что исполнился двадцать один год, а официальным правителем Торомона он был с девятнадцати лет, сунул светловолосую голову под пышные подушки, лежавшие на пурпурных простынях. Худая рука вяло потянулась к одеялу.

Старый министр спокойно взял горностаевое одеяло за один край и поднял его так, что рука короля не могла его достать. Через несколько секунд светлая голова вынырнула, и король холодно спросил:

— Черджил, почему строили дороги, преступникам откладывали казнь, изменников потрошили днем и ночью, и никто не спрашивал моего согласия, а сейчас вдруг… — Оск взглянул на инкрустированный драгоценными камнями хронометр у постели. — Боже мой, семь часов утра! Почему вдруг теперь решили советоваться со мной, что бы ни произошло в империи?

— Во-первых, вы стали совершеннолетним. Во-вторых, вот-вот начнется война. Во время потрясений ответственность за происходящее идет сверху вниз, а вы находитесь на самом верху, то есть в самом невыгодном положении.

— А почему мы не можем вступить в войну и тут же ее закончить? Я устал от этого идиотства. Вы же не думаете, что я такой уж хороший король? — Молодой человек сел, поставив тощие ноги на мех трехдюймовой толщины. — Ну, если начнется война, я пойду в первой линии огня в самой что ни на есть роскошной униформе и поведу своих солдат к стремительной победе. — При последних словах он нырнул под одеяло.

— Похвальное чувство, — сухо сказал Черджил, — но, принимая во внимание, что война может начаться сегодня, почему бы вам не выслушать рапорт о том, что еще одно звено самолетов-разведчиков получило повреждения над радиационным барьером, когда пыталось вести наблюдение за врагом сразу за тетроновыми рудниками.

— Я могу продолжить: никто не знает, каким образом самолеты были повреждены, но характер повреждений позволил Совету предположить, что возможность открытой войны возросла. Ведь примерно такие рапорты вы получали последние недели?

— Да, — ответил Черджил.

— Тогда зачем же вы ко мне пристаете? Кстати, мы в самом деле должны сегодня быть на этом дурацком вечере у рыбного торговца? И пожалуйста, говорите как можно меньше о тетроне.

— Нужно ли напоминать вам, — терпеливо ответил Черджил, — что этот рыбный торговец нажил состояние, по его мнению, почти равное королевской казне (хотя я сомневаюсь, что у него была возможность сравнивать), на эффективном использовании неупоминаемого металла. Если начнется война и нам понадобятся средства, он их с охотой нам предоставит. Отсюда вытекает, что мы будем присутствовать на вечере, на который мы приглашены с такой сердечностью.

— Послушайте, Черджил, — сказал Оск, — сейчас я говорю серьезно. Эти разговоры о войне смехотворны, и если вы рассчитываете, что я приму их всерьез, значит, и Совет относится к ним серьезно. Ну как мы можем воевать с кем-то, кто находится за радиационным барьером? Мы же ничего не знаем. Что там — страна, город, империя? Мы не знаем, есть ли у нее название. Мы даже не знаем, каким образом повредили наши самолеты. Мы не можем перехватить никаких радиосообщений. Мы даже не знаем, люди ли наши враги. Может, наш самолет получил заряд своего же тетрона (простите: если я запретил вам произносить это слово, значит, и я не должен его произносить), случайно выбило прибор, раз — и все. А Совет говорит — война. Ну так вот, я отказываюсь принимать это всерьез. Зачем мы продолжаем зря гробить самолеты? Почему бы не послать несколько человек по транзитной ленте, чтобы они произвели разведку? Транзитная лента была построена до того, как мы открыли карательные рудники, и сразу после присоединения лесного народа, правильно? Докуда она доходит?